Полоцкий князь Рогволод с острова Рюген

Я написала эту статью в связи с дискуссией в обсуждении моего поста о том, чем опасен политический миф норманизма, когда возникли вопросы об именах летописного полоцкого князя Рогволода и его дочери княжны Рогнеды, и о том, как их имена интерпретируются норманистами.

Если кратко, то вопросы-комментарии свелись к тому, что у норманистов будто бы имеется довольно крепкий аргумент, связанный с князем Владимиром, когда тот, еще будучи язычником, приехал в Полоцк свататься к Рогнеде. Согласно мнению норманистов, имя Рогнеда – это скандинавское Рагнхейзер (честь богов), а имя её отца полоцкого князя Рогволода – это скандинавское Рагнвальд. Случай с Рогволодом, как написал читатель, – один из наиболее «скандинавских». Если бы Рогволод был один, рассуждает он, но ведь у него еще и дочка была. Причем оба с неславянскими именами. Два скандинава в одной семье? И кроме того, в летописи сказано, что они пришли из-за моря, т.е. были варягами.

Имеют ли имена Рогнеды и Рогволода какой-либо смысл в древнеславянском? – задумывается читатель. – Да, они звучат по-славянски. Рог – понятный корень; Волод –также понятен. Вот только смысл их? Что означает Рогволод? «Владеющий рогом»? Какой отец позволит так назвать своего ребенка? – таким вопросом заканчивается серия комментариев. И хоть этот читатель пытается оговориться, что он выступает в роли «адвоката дьявола», что представленный им подход отражает точку зрения норманистов, персонифицированных, в частности, с ведущим программы «Уроки истории» на радио Вести FM по имени Андрей Святенко, но, по-моему, очевидно, что часть перечисленных норманистских стереотипов цепко держат и его сознание – сознание читателя моей авторской колонки.

Поэтому статья будет состоять из двух частей. Во-первых, авторский анализ имен Рогволод и Рогнеда в форме ответов на комментарии. Во-вторых, критический разбор «крепкого аргумента» норманистов в качестве обосновании скандинавского «случая» с Рогволодом

Сперва перечислю те стереотипы норманизма, которые проглядывают в рассуждениях моего читателя и, возможно, присутствуют в какой-то степени в сознании многих.

Первый стереотип. Этническая принадлежность исторической личности в древнерусской истории определяется по тому, к какой языковой семье сумеют отнести его имя. Например, если имена Рогволода и Рогнеды «звучат» якобы не по-славянски, то их определяют как «двух скандинавов в одной семье».

Второй стереотип. Летописные имена являются скандинавскими, если в них не усматривается «древнеславянский» смысл, т.е. проще говоря, если современный читатель не может дать им логичное толкование, причем логичное также с сугубо современной точки зрения. При этом адекватной взыскательностью не отличается требование раскрыть якобы скандинавские «смыслы». Там любая напыщенная ахинея типа «честь богов» (ниже я поясню, почему это – ахинея) воспринимается как истинное слово науки.

Третий стереотип. Рогволод пришел «из заморья», следовательно, он варяг, а поскольку данный тезис оговаривается на фоне «двух скандинавов в одной семье», то у меня есть основание полагать, что выдумка шведских политтехнологов XVII-XVIII вв. о летописных варягах как скандинавах из Швеции владеет сознанием читателя моих статей.

Начну мой анализ в обратном порядке, т.е. с рассмотрения летописного «заморья». Но прежде всего отмечу, что в формулировке читательского комментария опять повеяло стремлением отождествить варягов и жителей Скандинавского полуострова, т.е. проявился тот самый стереотип, который с рудбековских времен крутится в историческом сознании, как мусор в талой воде. Если по прочтении опубликованных ранее постов о том, как зародился шведский политический миф и его отпочкование – норманизм, кто-то из читателей не может, по-прежнему, отделить летописных варягов от викингов, викингов – от норманнов, и всех вместе – от «скандинавов», то мы имеем дело с вариантом настолько запущенной болезни, что медицина тут, как говорится, бессильна. Здесь спасение утопающего передается в руки самого утопающего. Прорабатывайте материал о шведском политическом мифе до тех пор, пока не станет ясно, что летописные варяги – это одно, викинги – это другое, норманны – герои своей истории, а жители Скандинавского полуострова переживали исторический процесс каждый в рамках своей национальной истории, поэтому обобщать их под единым названием «скандинавы» в историческом контексте безграмотно.

Поясню еще раз, что слово «скандинавы» я написала в кавычках, поскольку использование наименования жителей Скандинавского полуострова в историческом контексте также пришло в ходе распространения политического мифа и было растиражировано норманизмом. После опубликования этой статьи я буду отказываться отвечать на вопросы или комментарии, если в них в историческом контексте будет использоваться слово «скандинавы» вместо свеев, гётов, данов и т.д. Хотят мои читатели обсуждать сюжеты, связанные с историей Швеции, Дании, Норвегии, пусть знакомятся с ее основами. Не принято ведь говорить о пиренейцах, когда затрагиваются вопросы из испанской или португальской историй.

Пойдем далее. «Заморье» как географическая координата, связанная с локализацией летописных варягов и идентифицируемая норманистами как Скандинавский полуостров, конкретно, как «Средняя Швеция». После ознакомления с моими постами, читатели знают, что эта «идентификация» восходит также к одной из рудбековских «шовинистических фантазий, доведенных до полного абсурда».

Напоминаю этот фрагмент, включающий и отрывок из Рудбека. Рудбек писал: «В старых летописях рассказывается, что своими первыми королями русские считают тех, кто пришёл с (острова) Варгён, а Варгён находился по другую сторону Балтийского моря, из чего ясно, что это была Швеция».

Sic! Обратите внимание на этот аргумент Рудбека и вспомните, у скольких норманистов мелькал этот же аргумент для доказательства шведского/скандинавского происхождения варягов. А заимствован он у Рудбека, хотя вряд ли об этом знают те, кто его тиражирует.

В сущности, аргумент-то ведь нелепый, но у Рудбека нелепо все! Если верить ему, то для определения того, где находится летописное «заморье», надо в буквальном смысле выйти на берег моря, окинуть взором морские дали и воскликнуть: Вон, вижу! Швецию вижу за морем! Значит «из-за моря» – это «из Швеции». Для Рудбека подобный способ был единственной возможностью «анализировать» русские летописи – русского языка он не знал, летописей не читал. В своей «Атлантиде», после того, как Рудбек сплел побасенку о гипербореях из Швеции, он с легкостью в мыслях необыкновенной перешел к сочинению аналогичной же побасенки – о варягах из Швеции, которая якобы носила и название Варгёна – Волчьего острова.

Никогда в жизни Швеция подобным именем не называлась! Но в XVIII веке Рудбек слыл модным автором среди западноевропейской читающей публики, его цитировали, и цитаты расходились кругами в академических кругах Западной Европы. Так глуповатый аргумент «за море», значит «в Швеции» приехал в Россию.

В летописях «заморье» совершенно очевидно связывается с землями или странами, откуда или куда добирались морем. У С.М. Соловьёва, например, читаем следующее: «…В 1390 г. трое бояр великокняжеских привезли невесту в Москву из-за моря, от немцев, по выражению летописца, т.е. из владений Ордена, где жил тогда Витовт». У Н.М. Карамзина приводятся и конкретные цитаты из летописи: «Къ В.К. Витовту въ Немцы, въ Марiинъ городокъ (Марiенбургъ) прiидоша послы изъ града Москвы, просяще дщери его за В.К. Василья Дмитрiевича. Витовтъ же даде дщерь свою Княжну Софья за В.К. Московского, и отпусти ю изъ града изъ Марiина… см. Хронику Стриковского, кн. XIII, гл. 8) «из града Гданьска, и поидоша вси корабли за море, и прiидоша ко граду Пскову…». Противоречия в указаниях источников нет, поскольку Мариенбург/Малборк находился в нескольких километрах от Гданьска/Данцига, откуда и отчалили корабли с невестой для московского князя.

Для данной статьи важно еще и добавить, что в приведённых более поздних источниках даётся точная локализация таких летописных координат как «от немец», сменивших «от варяг» древнерусских летописей, а также – более неопределённых как «за море»/«из-за моря», т.е. координат, определяющих местность, откуда, в том числе, прибыл и Рюрик с братьями. «Из немец», как бесспорно видно из приведённого, означает земли Тевтонского ордена. Создание Ордена изменило всю обстановку в южнобалтийских землях, что отразилось и на лексике источников: в русском летописании прежнее выражение «от варяг» было заменено на выражение «от немец». Из приведённого явствует также, что летописное «за море», «за морем» нельзя, по-детски, буквально воспринимать как «с противоположного берега моря», в чём пытаются уверять норманисты, вслед за Г.Ф. Миллером и А.Л. Шлёцером, тиражировавшими Рудбека. Гданьск или Данциг были «заморьем» относительно Пскова и Новгорода, т.е. территориями, сообщение с которыми осуществлялось морским путём.

Летописный термин «заморье» обстоятельно и тонко был проанализирован В.В. Фоминым. Так он напоминает, что в Лаврентьевском списке выражение «за море», помимо примеров, связаваших его с варягами, употреблено под 1079 г. в сообщении о пленении черниговского князя Олега Святославича: «а Олга емше козаре и поточиша и за море Цесарюграду». Под 1226 годом, продолжает Фомин, в Лаврентьевской летописи говорится, что «тое же зимы Ярослав, сын Всеволожь, ходи из Новагорода за море на емь», т.е. в земли финнов. Академический список Суздальской летописи содержит статьи, где «за море» хоть и не конкретизировано, но из контекста можно понять, о чем идет речь. Статья под 1231 г. – «въскоре прибегоша немци из замория с житом и с мукою, и сътвориша много добра» (годом раньше, поясняет Фомин, в Новгороде разразился массовый голод), статья под 1237 г. – «приидоша в силе велице немци из заморья в Ригу». В первой из них, комментирует Фомин, речь идет о пределах либо Ливонии, либо Западной Европы вообще, но прежде всего о северогерманских территориях и Дании. НПЛ обоих изводов терминами «за море» и «из заморья» может указывать на Готланд (1130 г. – новгородцы «идуце и-замория с Гот»; 1391г. – прибыли послы «из замория… из Гочкого берега»), на Данию (1134 г. – «рубоша новгородць за морем в Дони»; 1303 г. – «послаша послове за море в Доньскую землю», на Швецию (1300 г. – «придоша из замория свеи в силе велице в Неву»; 1339 г. – «послаша новгородци… за море к свеискому князю посольством»; 1350 г. – новгородцы «быле за морем у свеиского короля у Магнуша»); на восточнобалтийские города Ригу, Колывань, на южнобалтийский Любек и другие ганзейские города (1391 г. – немечкые послове приихале из заморья, из Любока из городка, из Гочкого берега, из Риге, из Юрьева, из Колываня и из оных городов изо многих»). Но постепенно, как убедительно доказывает Фомин, понятие «заморские» земли сделалось просто синонимом «заграничные» или «иностранные» (См. об этом: В.В. Фомин. «За море», «за рубеж», «заграница» русских источников // Сб. РИО. Т. 8 (156). – М., 2003. С. 146-168).

Как видим, летописное «заморье» могло иметь множество адресов, которые чаще всего дополнительно конкретизировались привязкой к определенному месту. Например, для современников летописания фраза «идоша за море к варягам» была также понятна, как нам понятны фразы «и-замория с Гот» или «за море в Доньскую землю». Современникам было известно, где находятся земли варягов-варинов. Это не вызывало бы особых вопросов и в наше время, если бы в дело не вмешался шведский политический миф.

Можно отметить, что более ранние летописные выражения «за море» относятся именно к землям варягов-варинов, т.е. к южнобалтийскому побережью. Поэтому когда мы о полоцком князе Рогволоде читаем в ПВЛ за 980 г. : «Бъ бо Рогъволодъ пришелъ и-заморья…», то сама неопределенность этой фразы позволяет увязать ее с какой-либо областью в землях варягов-варинов, поскольку именно эти земли как заморье упоминаются летописью непосредственно перед рассказом о Рогволоде. Статья за 977 г. : «Слышав же се Володимър в Новъгородъ, яко Ярополк уби Ольга, убоявся бъжа за море…», и далее за 980 г. перед рассказом о Рогволоде: «Приде Володимиръ съ варяги Ноугороду…».

Однако можно возразить, что Полоцк и южнобалтийское побережье не отделены друг от друга морем. Но зато морем от Полоцка был отделен остров Рюген. И многое говорит за то, что «заморьем», откуда прибыл Рогволод, был как раз Рюген. Более подробно я рассмотрю эту мысль позднее, а сначала поговорим о «древнеславянском смысле» имен Рогволод и Рогнеда.

Итак, как толкуется смысл этих имен? Можно ли понимать имя Рогволод как «Владеющий рогом»? Возмущенный вопрос читателя – «какой отец позволит так назвать своего ребенка» – наводит на догадку, что для читателя первая часть имени Рогволод как «рог» ассоциируется только с метафорическим украшением, которым в европейской традиции наделяют обманутого мужа. Но в древние времена, к которым восходит имя Рогволод, была иная система ценностей. Против этого тезиса вряд ли кто-то будет возражать, однако, проблема в том, что древнерусская система ценностей – и тут я имею в виду древних русов, которые были современниками ариев и насельниками в Восточной Европе – принадлежит к мало изведанной области в силу того, что древние истоки русской истории оказались отторгнутыми, преданными забвению под влиянием западноевропейских исторических утопий. Как результат, русская история начинается не ранее расселения восточноевропейского славянства в VII-VIII вв.

Собственно, на вопрос о том, какой древнеславянский смысл виден в именах Рогволод и Рогнеда, некоторые читатели уже привели правильные ответы. Читатель по имени Константин напомнил, что историк С.Э. Цветков дал этимологию имени Рогволод как «Владетель рогов (ругов, русов)». Напомнил Константин, что в древнерусском именослове известно имя Рог – его носил отец новгородского посадника Гюряты Роговича. Так что, заключил Константин, Рог – это рус, и рога здесь ни при чем. Женское имя Рогнеда этот читатель определяет как двусоставное, где первым компонентом является тот же корень рог-, что и в мужском варианте, а второй компонент может быть образован из старославянского Неда, которое могло выступать и как отдельное имя. Аналогичное имя, напоминает читатель, встречается и в древнегреческой мифологии – в комплексе мифов о Зевсе упоминается нимфа Неда.

Приведенный комментарий хорошо дополняется читателем по имени Игорь. Он пишет, что имя Рогволод тождественно словосочетанию «рог изобилия», и для его понимания людям, владеющим русским языком, не требуется перевода. Рог у балтийских славян был символом верховной власти. Святовит (главный бог варягов) держал в руке рог.

Читатель по имени Александр напомнил еще, что Рогволод в форме Роговлад – имя, известное из чешского именослова, а читатель по имени Всеволод дополнил, что в летописях чехов и словаков встречаются женские имена Рогнета и как его вариант имя Рожнета, а в новгородских берестяных грамотах зафиксировано мужское имя Рожнет. К сказанному могу добавить, что дореволюционные историки П.В. Голубовский, Н.И. Костомаров, М.В. Довнар-Запольский также толковали имя Рогволод сходным образом: рог + волод = владеть властью.

С приведенными мнениями можно, в основном, согласиться: и с тем, что компонент рог- выступал как символ власти, и с тем, что он олицетворял «рог изобилия», в силу чего являлся одним из атрибутов Святовита.

У Гильфердинга находим следующее описание Святовита: «Святовиту в мифологии балтийских славян принадлежал самый обширный круг действия; поклонение ему было самое торжественное и распространенное. Средоточение этого поклонения было у ран в священном их городе Арконе. Здесь, среди великолепного храма, стоял идол Святовита, огромный, выше человеческого роста, с четырьмя головами на четырех отдельных шеях, смотревшими врозь, с обритыми бородами и остриженными волосами, по обычаю ранского народа. В правой руке он держал рог, выложенный разными металлами, который ежегодно наполнялся вином… Поблизости находились узда и седло и многие другие, присвоенные ему предметы: наиболее удивлял посетителей огромный меч, которого ножны и рукоять обделаны были в серебро и отличались прекраснейшей резьбой… Все эти принадлежности, очевидно, присвоены были Святовиту, как богу воинственному, наезднику и победоносцу. С другой стороны, балтийские славяне видели в нем дарователя плодов земных. Потому он держал в руке рог с вином, и торжественный праздник его праздновался ранами после уборки урожая» (Гильфердинг А.Ф. История балтийских славян. М., 2013. С. 236-237).

Стоит задаться вопросом: насколько глубоки корни представлений о роге как атрибута власти, откуда этот атрибут происходит и имел ли он связь с древнерусской традицией?

В 30-е годы прошлого века А.П. Окладников при раскопках в гроте Тешик-Таш (Узбекистан) обнаружил погребение мустьерского периода и череп неандертальского ребенка 8-9 лет, а около него рога горных козлов, которые, по описанию Окладникова, были расставлены «в строгом порядке, явно по определенному плану в виде круга». На известных рельефах из Лосселя (Франция) первобытным скульптором была изображена женская фигура, держащая левую руку на чреве, а правой поднимающая рог, наполнявшийся в реальной жизни, как полагают, звериной кровью, т.е. по замечанию Б.А.Рыбакова, это был священный рог или ритуальный «рог изобилия», известный у многих народов в разные времена (Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1997. С. 149).

Можно вспомнить, например, рог козы Амалтеи, вскормившей Зевса на Крите, где его мать укрывала сына от Крона. Этот рог обладал волшебным свойством давать все, что пожелает его обладатель и сделался самым прославленным образом для рога изобилия. Рог изобилия был атрибутом Геи – на фризе Пергамского алтаря богиня изображена по пояс в земле и с рогом изобилия в левой руке. С рогом изобилия изображались богиня судьбы Тихе (тождественна римской Фортуне) и бог богатства Плутос.

Рог изобилия известен и в Восточной Европе с древних времен. Этот символ власти в виде красиво оформленных турьих рогов имелся на скифских надгробиях. Кроме того, турий рог был найден в княжеском погребении X в. «Черная Могила» (Чернигов). Рыбаков отмечал также, что среди языческих идолов славянского средневековья наиболее часто встречается изображение бородатого мужчины с огромным турьим рогом, «рогом изобилия» в руке: «Рог как символ благополучия и обилия является устойчивой деталью почти всех скульптур. Единственное божество, с которым можно связать эти изображения, – это бородатый (как нам известно) скотий бог Велес».

Присутствует «рог изобилия» и в композиции Збручского идола (Тернопольская обл.,Украина). Но здесь символ изобилия – рог – находится в руках женского божества, которое отождествлялось Рыбаковым как богиня плодородия Макошь.

Как видим, рог являлся древнейшим символом изобилия и издревле во многих европейских областях сделался сакральным атрибутом носителя власти – власти божественной и власти обожествленной, т.е. стал восприниматься как предмет значительный, возвышенный, чудесный. В этом качестве рог хорошо прослеживается и у древних русов в Восточной Европе как минимум со «скифских» времен, и у южнобалтийских славян, что отразилось в их культе верховного бога Святовита.

Не вызывает сомнений правильность отождествления Рыбаковым древнерусского бородатого идола, обязательной принадлежностью которого был огромный турий рог, с Велесом. Святочная русская обрядность, связанная с празднованием Нового года и масленниц, подтверждает это. В это время устраивались маскарады, в которых участвовали и рогатые маски, именуемые «туром», а по селам водили быка. Рыбаков полагал, что имя «тур» или «турица» в святочнх песнях заменили имя популярного славянского бога Велеса/Волоса, поскольку введение христианства должно было наложить на него запрет.

Думаю, что тур/турица были одним из священных животных Велеса в его женской и мужской ипостаси, а также воспринимались как его зооморфные перерождения (о перерожденчестве Велеса/Волоса см. здесь). Поэтому их названия использовались, наверняка, издревле как иносказательные имена при назывании этого божества. Тем более, что оба известных имени великого древнерусского божества – Велес и Волос – только его иносказательные прозвания, за которыми скрывалось табуированное имя. Велес – от «велий», т.е. великий, могучий, что хорошо сочетается и со священными животными Велеса/Волоса – медведем и быком-туром, а Волос – как волосатый, «волохатый» хозяин леса и повелитель – защитник лесных, а также одомашненных животных, и как носитель «волос», в народных представлениях бывших средоточием жизненных сил человека и символом множества, т.е. богатства, изобилия, магической чародейной силы (см. «Волосы» // Славянская мифология. М.,1995. С.105-107). Златовласость была распространенным эпитетом солнца. А солнце почиталось за царя небесного, поскольку согласно «Голубиной книге», зачалось «солнце красное от лица Божья». Отсюда сияющий нимб златокудрого бога виделся и как его золотая корона. Поэтому головы таких священных животных Велеса/Волоса как тур или олень венчались короной золотых рогов. Так что, рог в древнерусской традиции – глубоко сакрализованный объект поклонения, т.е. далеко не то же самое, что «рога и копыта».

В статьях «Между громовержцем и скотьим богом» и «Древнерусские женские божества Севера» я показала, что Велес/Волос воспринимался в древнерусском мировоззрении как всемогущий владыка потустороннего мира, мира живой плодоносящей природы и небесного мира божественного солнца. А турий рог был его непременным атрибутом, его характерной чертой и «визитной карточкой». И здесь мы подошли к тому, чтобы установить, как слово «рог» – атрибут и символ великого древнерусского божества – вошло в древнерусский именослов и в именослов других народов.

Как известно по исследованиям специалистов в области ономастики, многие имена в древности возникали «из эпитетов или дополнительных именований различных божеств, а также из их иносказательных имен, которыми пользовались в ту пору, когда основное и главное имя божества запрещалось произносить… На многих островах Средиземного моря были святилища Афродиты, где моряки приносили благодарственные молитвы и складывали дары… Наиболее типичный дар моряков – жемчуг. Во многих местах статуи Афродиты украшали им. Отсюда относящийся к Афродите эпитет маргарито – жемчужная (ср. наше современное имя Маргарита). Эпитет этой греческой богини морская (по-гречески – pelagios) дал имя Пелагея, а в переводе на латинский – Марина. Имена Пелагея и Марина имели и мужские соответствия Пелагий и Марин (Суслова А.В., Суперанская А.В. О русских именах. Л., 1985. С. 18).

Рог и Тур были иносказательными эпитетами великого божества Велеса/Волоса. Поэтому его эпитеты стали антропонимами Рог и Тур. Тур – золотые рога было одним из зооморфных перевоплощений былинных князей – чародеев Волха Всеславьевича и Вольги Святославьевича. С названием «тура» у многих славянских народов стал связываться храбрый, могучий воитель – «ярый тур». Так величают в «Слове о полку Игореве» князя Всеволода – яр-тур или буй-тур. А.Н. Афанасьев приводит пример русских народных песен, которые поются при встрече весны и в которых вспоминают Тура: «ой, Тур – Дид-Ладо!» (Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1995. Т. 1. С. 339).

Вот почему в княжеском захоронении X в. «Черная могила» был найден богато украшенный турий рог. Это был всесильный оберег, символ великого бога древних русов, эпитеты которого превратились в антропонимы Рог и Тур.

Таким образом, предпринятый здесь антропонимический анализ обнаруживает глубокую связь между древнейшим культом Велеса/Волоса и именем Рог – основой в имени Рогволод и Рогнеда. Имена людей – это часть истории народа. Ничего «скандинавского» пока обнаружить не удалось, виден только древнерусский смысл.

Посмотрим теперь, как сакральный атрибут Велеса/Волоса «рог», прекрасно истолковываемый из древнерусской языковой и культурно-исторической традиций, отразился в древнерусском именослове.

Имя Рог встречается в новгородском именослове. Известен Гюрята Рогович – седьмой из девяти посадников времен Мстислава Владимировича (1088-1117): «…При раскопках в Людином конце в слое самого начала XII в. была найдена берестяная грамота № 907, адресованная Гюряте и содержавшая отчет некоего Тука о порученном ему расследовании двух краж, жертвой одной из которых оказался князь. Документ происходит из комплекса материалов, связанных с распределением государственных доходов. Контекст грамоты не оставляет сомнений в том, что ее адресат Гюрята был посадником. Вполне вероятно его тождество с Гюрятой Роговичем, который около 1092 г. был одним из информаторов составителя «Повести временных лет» (Янин В.Л. Новгородские посадники.М., 2003. С. 88). Гюрята Рогович упоминается в ПВЛ в статье за 1096 г.: «Се же хощю сказати, яже слышах преже сих 4 лът, яже сказа ми Гюрята Рогович, новгородец, глаголя сице …»

Стоит обратить внимание на то, что названия с корнем рог- встречаются в топографии Великого Новгорода, в наименовании улиц. Например, «к собору Михаила на Прусской улице приписаны церкви, стоящие на Прусской, Добрыне, Роговке, Чудинцевой, Легощей улицах» (Янин В.Л. Указ.соч. С. 399). Поскольку в наименовании улиц Великого Новгорода использовались имена собственные, такие как «Добрыня улица», то Роговка также вполне могла произойти от имени Рога, отца посадника или другого именитого новгородца.

В берестяных грамотах встречается такой вариант имени как Рожнет – от слова рожок, т.е. маленький рог. Как варианты имени Рог могли выступать имя Рагул с берестяной грамоты и летописное имя Рагуил – так звали отца Добрыни Рагуиловича, воеводы князя Мстислава Владимировича – упомянут в ПВЛ под 1096 г. Стоит вспомнить и богатыря Рогдая из «Руслана и Людмилы»: «Рогдай, воитель смелый, мечом раздвинувший пределы богатых киевских полей».

В имени Рогдая можно видеть двусоставное имя, где Рог – первый компонент, а дай – повторяет начало имени Дажь-/Дабог (серб.). Нелишне напомнить рассуждения Иванова и Топорова об этом божестве, согласно которым в качестве «отдаленного источника Дажьбога определяется мифологизированная фигура подателя (распределителя) благ, к которому обращаются с соотвествующей просьбой в ритуале, в молитве, в благопожеланиях (ср. русск. «Дай, боже…»). Данные мифологии балтийских славян позволяют с еще большей уверенностью говорить о праславянском характере этого божества…» (Иванов В.В., Топоров В.Н. Дажьбог / Славянская мифология. М., 1995. С.154). Так что имя этого героя Пушкинской поэмы легко вписывается в очень древний пласт древнерусской именной традиции – Пушкин четко привязывает Рогдая именно к Киеву.

Теперь об имени Рог или его производных и летописном «заморье» – Рюгене. В упомянутых статьях о культах Перуна и Волоса я показала, как происходило слияние древнерусских культов Восточной Европы и южнобалтийского побережья в единый языческий пантеон и создавался культ двуединого божества Перуна Волоса по тому же типу, как создавались двуединые культы Шивы Рудры или Вишну Шивы. Это позволяло создать единое сакральное пространство для его обитателей с общим пантеоном божеств – оберегов. Я обращала внимание на то, как следы культа Волоса прослеживались на всем пространстве от Приильменья и Поднепровья до западных пределов Южной Балтии. Например, гусли были известны как один из атрибутов Волоса/Велеса (по типу того, как кифара была одним из атрибутов Аполлона). Велесовым внуком назван эпический гусляр вещий Боян из «Слова о полку Игореве», но мы знаем и трех гусляров, живущих у оконечности западного Океана, о которых поведал византийский историк и писатель Ф. Симокатта. Гильфердинг считал, что все известные боги балтийских славян – Триглав в Волыне и Щетине, Радигощ у лютичей были суть разными образами одного и того же божества, а именно, рюгенского Святовита, который мог выступать под разными именами, вернее, – под разными прозвищами. Топоров и Иванов высказывали предположение, что и Световит – тоже только эпитет к затабуированному имени верховного бога южнобалтийских славян.

Есть основание предположить, что за именем Святовита как дарителя земных плодов и держателя великого рога изобилия и за именем Велеса как владыки мира живой и плодоносящей природы, атрибутом которого также был рог, явно скрывался великий бог богов, почитавшийся на огромном пространстве от восточноевропейских просторов до западного конца южнобалтийского побережья. Для нас этот сюжет важен потому, что слияние культов отражалось и в именословах, одинаковые имена получали распространение по всему общему сакральному пространству. Поэтому представляется, что имя Рогволода на Рюгене было связано с культом Святовита таким же образом, как родственное ему имя Рога было связано с древнерусским культом Велеса/Волоса.

Но связь имени Рогволода с Рюгеном находит и другое подтверждение. Вернемся к отрывку из ПВЛ, где говорится о Рогволоде: «Бъ бо Рогъволодъ пришелъ и-заморья, имяше власть свою в Полотъскъ, а Туры Туровъ, от него же и туровци прозвашася». Мы видим, что имя Тура стоит рядом с именем Рога, что естественно, учитывая тесную связь символики этих имен с культом Велеса/Волоса. В Устюжском летописном своде, составленном в XVI в., Тур даже назван братом Рогволода, а Туровско-Пинское княжество, где стал княжить Тур, находилось рядом с Полоцким княжеством Рогволода.

Отрывок из ПВЛ напоминает нам, между прочим, о том, что древние антропонимы или теонимы часто совпадали с этнонимами, поскольку служили истоком для образования последних. Именно это отразилось в рассказе о Туровском княжестве: оно и его обитатели туровцы прозвались от имени Тура. А возник ли какой-либо этноним от имени Рогволода? Да, мы легко его находим. Это руги, написание имени которых в разных источниках передавалось по-разному. Так, А.Г. Кузьмин напоминал, что кельтское население Подунавья называло ругов роками и раками, а итальянцы – роками, рохами или рогами (кстати, в черновиках Пушкина к «Руслану и Людмиле» имя Рогдая было написано поэтом и как Рохдай). Этноним руги часто писался по-разному в одном и том же документе. Очевидно, звук, передаваемый латинским г, предполагал Кузьмин, произносился иначе, а в разных языках он и вовсе приобретал своеобразное звучание (Кузьмин А.Г. Одоакр и Теодорих // Варяго-русский вопрос в историографии / Серия «Изгнание норманнов из русской истории».Вып. 2. М., 2010. С. 526).

Таким образом, я разделяю приведенное мнение историка С.Э. Цветкова о связи имени Рогволод с этнонимом роги/руги/русы. Если кто-либо из читателей нацелится здесь на развёртывание дискуссии о правомочности отождествления русов и ругов, то заранее предупреждаю: мне такая дискуссия неинтересна. Такая попытка уже предпринималась в связи с другой публикацией, но быстро заглохла.

Но если какой-нибудь неотвязчивый читатель все же придёт с подобными вопросами, то я заранее предлагаю ему поразмыслить над словами А.Г. Кузьмина: «Тождество ругов и русов не гипотеза и даже не вывод. Это лежащий на поверхности факт, прямое чтение источников, несогласие с которыми надо серьезно мотивировать… Мы вообще ничего не поймем во многих упоминаниях «Руси», если отвлечемся от названного факта. И наоборот. Факт этот позволяет уяснить действительное значение многих разрозненных и беглых замечаний, расчитанных на осведомленных современников». К этому могу присовокупить мнение английского историка Шора, который напомнил, что остров Рюген являлся крупнейшим религиозным центром венедов. Никаких следов «тевтонского» вероисповедания, подчеркивал Шор, на Рюгене не обнаружено, все следы славянские. Поэтому, считал Шор, ругов, как и венедов/вендов следует изначально отнести к славянам и напоминал, что многие народы, упомянутые Тацитом, были негерманского происхождения (Shore Th.W. Rugians, Wends and Tribal Slavonic Settlers // Origin of the Anglo-Saxon race. L., 1906. P. 84-102). В дополнение могу также отослать к работе А.В. Назаренко, пытавшегося объяснить исключительно ученой «книжностью» популярное в латиноязычной литературе средневековья взаимозамещение имени народа русь/русы и Rugi (Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С.48). Но несмотря на собранный им ценнейший материал, анализ строится на норманистском убеждении: народу руси просто не полагалось быть там, куда его помещали источники под именем ругов или рогов. Закончив на этом лирическое отступление о связи имени русов и ругов/рогов, с целью предупредить возможные вопросы по этому поводу, возвращаюсь к рассмотрению имени Рогволода.

Итак, южнобалтийский этноним роги/руги совершенно очевидно находит отражение в имени летописного князя Рогволода, что является серьезным аргументом в пользу связи Рогволода с Рюгеном. А есть ли какие-либо этнонимические соотвествия именам Рог и Рагул/Рагуил в Восточной Европе? Представьте, тоже есть! Роги (Rogas) как этноним встречается в перечне народов, входивших в состав державы готского царя Германариха, приведенном Иорданом. Но этих рогов не принято связывать с ругами, а следовательно, и с русами. Их предположительно локализуют в нижнем Поволжье и определяют как «угорских выселенцев», поскольку финно-угры должны были быть в Восточной Европе «первее» славян, как указал великий Рудбек и его верный последователь Бреннер, а Миллер и Шлецер упрямо повторили их слова. В современных работах имя рогов часто соединяют со следующим в перечне названием Tadzans и переводят просто как «жители Поволжья», что нарушает логику перечня этнонимов.

Но имя ругов/рогов обнаруживается в Поволжье и в следующий, т.е. в гуннский период, отразившись в гуннском именослове. Я имею в виду имя военачальника гуннов, одержавшего ранние победы над Римской империей, брата Аттилы по имени Ругила (умер в 434/440). Его имя запечатлелось в источниках в разных формах: Руа или Ругила, Роас, Руас, Роил, Руга. У грекоязычного Приска это имя писалось Ройас. У Иордана, который пользовался сочинением Приска, оно переводилось на латинский язык как Роас.

Ничего удивительного в появлении этого имени у гуннов нет, поскольку в первой половине V века Ругиланд или королевство ругов с наследственной династией во главе, возникшее на территории современной нижней Австрии, входило в состав империи Аттилы. Но имя Ругилы/Роаса/Роугаса не являлось гуннским по своему происхождению, также как ими не являлись многие имена других гуннских правителей, например, имя предшественника Аттилы, гуннского правителя Болемира (правил с 371 г.), а также имена Валамера (у Иловайского – Велемир), Видемира и др.

Кузьмин напоминал, что византийский дипломат и историк Приск Панийский (V в.) сообщал о том, что «гуннский» язык в имерии отличался от собственно «варварского» языка гуннов, и судя по всему, это был язык общения разноплеменного коренного населения Центральной Европы до прихода сюда гуннов и он явно относился к индоевропейской языковой семье. Поэтому к индоевропейской семье языков относились и многие имена гуннских предводителей, включая, между прочим, и Аттилу, которое согласно моим исследованиям, связано с древнейшим индоевропейским именословом Восточной Европы. Поэтому логично предположить, что и имя его брата Ругилы/Руги/Роаса/Роугаса родилось в Восточной Европе. Православный богослов епископ Феодорит Кирский (386/393 – 457) писал о нем, как о предводителе кочующих скифов Роиле. Анонимная «Галльская хроника» 452 года за 434 г. называет этого правителя королем гуннов Ругилой или Ругой – Rugila Rex Chunorum. Эти источники хорошо подтверждают, во-первых, мысль о полиэтническом характере гуннской империи (факт, который в особенном подтверждении и не нуждается), предводителем которых был Ругила, а во-вторых, показывают, что взгляд ближайших современников различал, что в этническом составе гуннской империи заметную (а может, и доминирующую) роль играли носители индоевропейских языков, для наименования которых греки использовали экзоэтноним «скифы», который часто соединялся с именем русов.

Русы и гунны в памятниках германского эпоса – Саге о Тидреке Бернском и в поэме «Ортнит» – фигурируют как современники, в саге описаны походы гуннов при поддержке готов против короля Руси Владимира и его витязя Ильи Русского, в «Ортните» Илья Русский действует за пределами Руси, в Италии и других землях (Азбелев С.Н. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли.СПб., 2007. С. 40-42; Предки русских в Италии V-VI веков (по устным источникам)), что вполне согласуется с упомянутой историей ругов на Дунае и в Италии.

Таким образом, имя Рогволод обнаруживает теснейшую связь как с историей древнерусских и южнобалтийских культов, так и с политической историей древних русов – насельников в Восточной Европе и с историей носителей имени русов на Южной Балтии.

Вскоре я продолжу антропонимический анализ относительно парного к имени Рогволод женского имени Рогнеда. А вслед за этим покажу с возможными подробностями, какую чудовищную историю сплели норманисты относительно этих имен…

Источник

Рекомендуем к ознакомлению: